Publications

Лидеры компании ArchGroup Михаил Крымов и Алексей Горяинов представляют выношенный и апробированный ими нетривиальный подход к осмыслению архитектуры памяти. Этот целеустремленный, исторически отрефлектированный поиск — еще один точный индикатор приближения грозных времен, критического порога в драматической истории человечества.

Какого волка кормить, или концепция архитектуры памяти от Arch group

Ваши последние проекты для Аушвица и Москвы объединяет тема памяти, а точнее пронзительного переживания всечеловеческой трагедии. Она очень мощно раскрыта в архитектуре и скульптуре советского времени — начиная от Бреста и Хатыни и заканчивая Ереваном. Сегодняшний день — Югославия, Ирак, Афганистан, Ливия, теперь вот Украина и тот же Ближний Восток с якобы невесть откуда возникшими новыми акторами, все это несомненные предвестники скатывания человечества к тотали-таризму-2.0 и Третьей мировой, возможно, в ее сетецентрической, или гибридной версии — приносит новые смыслы, требует актуализации взгляда на соотношение истории и современности?

А.Горяинов. Мы не можем не ощущать происходящее вокруг нас. В то же время начиная со Второй мировой войны в мире произошло постепенное остывание памяти о масштабе того ужаса, который несет война. Кстати, первоначальное доведение этой информации до сознания широких слоев населения в мире происходило непросто. Когда советские власти информировали союзников о лагерях смерти, в это никто не верил — или делал вид, что не верит. В конце концов, это стало достоянием гласности, произведя эффект разорвавшейся бомбы. Но постепенно неприятное забывается, рождается новое поколение, массовая прививка от зла перестает действовать. И история заходит на второй круг.

Год назад мы узнали, что объявлен конкурс на общественный центр в Аушвице, и решили принять 8 нем участие, так как тема природы зла в человеке нас давно интересует. Конкурс, правда, оказался не о том, и участок расположен не в том месте, где мы предполагали. Однако он подтолкнул нас к осмыслению давно наболевшей темы. В данном случае имеется в виду предупреждение зла, та самая прививка, что, конечно, не привязано только к Освенциму. Однако для нас это место грандиозной концентрации зла в одной маленькой точке земли. Именно это должно позволить достучаться до каждого человека. Тем более что, как ни печально, оно привлекает много посетителей, в том числе из праздного любопытства — печи, где умерщвлено полтора миллиона человек, выступают для некоторых своего рода аттракционом.

Мемориально-культурный центр в Освенциме

Общая идея

70-летие со дня освобождения Освенцима — это повод еще раз задуматься о тех событиях и об их значении для современного общества. Освенцим (Аушвиц) — это синоним величайшего в истории человечества зла. Произошедшее настолько чудовищно, что не укладывается в голове обычного человека. К этой дате приурочен архитектурный конкурс на концепцию мемориально-культурного центра в Освенциме. Однако конкурс нацелен больше на создание локального community center с мастерскими, аудиториями и театром, расположенного в центре города, далеко от лагеря Аушвиц 2, ставшего эпицентром событий. Такой центр, конечно, нужен городу, но, на наш взгляд, есть гораздо более важные для человечества задачи, которые должны быть решены в этом исключительном месте. Мы поняли необходимость полного переосмысления ситуации и разработали проект такого комплекса, который на самом деле необходим на этом месте.

Цель нашего проекта — абсолютно по-новому взглянуть на то, ради чего создаются подобные мемориальные комплексы и музеи. Мы хотим создать место, где будет происходить профилактическое лечение от зла, которое есть в каждом человеке, а не просто экспонирование материалов. Используемые сейчас в музеях и мемориальных центрах средства, как нам представляется, недостаточно эффективны, так как не акцентируют внимание на главном вопросе: как самый обычный человек может превратиться в палача или оказаться причастным к подобным преступлениям. Сейчас везде посетителю предлагается почувствовать себя в роли жертвы. Но жертвы не выбирают свою участь, они не виноваты в ней, тогда как палачами или пособниками зла становятся добровольно. Поэтому, посетив подобный комплекс, человек должен получить действенную прививку от зла.

То, что 75-80% людей нуждаются в такой терапии и прививке, убедительно подтверждают послевоенные научные исследования человеческого конформизма, подчинения авторитетам и склонности к жестокости. В их числе нужно сказать об эксперименте Милгрема, в котором 87,5% испытуемых «убивали» жертву, подчиняясь авторитету ученого, подавая ток до 450 вольт. В эксперименте Аша 75% испытуемых соглашались с заведомо ошибочным мнением большинства. В Стенфордском тюремном эксперименте студенты в роли охранников уже через 2 дня стали проявлять садистские наклонности благодаря своей роли. Эти эксперименты были повторены в разных странах и неопровержимо доказали универсальность результатов: 75% людей готовы выполнить самые ужасные приказы. Именно снижение этой цифры, прививка к приятию зла и подчинению ему должны стать основной миссией этого музейно-мемориального комплекса.

Концепция

Чтобы что-то изменить в людях, в их природе, надо вызвать у них сильные эмоции, заставить их пережить ситуацию, в которой оказались палачи и их жертвы. Поэтому мемориал должен быть расположен в непосредственной близости с лагерем Аушвиц 2. При этом он не должен как-либо существенно повлиять на общий вид лагеря.

Мы видим решение в размещении основной части комплекса под землей, вытянув его на 400 м вдоль главной ограды лагеря, за дорогой. Вход в комплекс расположен вблизи от главного входа на территорию лагеря.

Мы делим комплекс на две основные части:

«Путь палача» (подземная) и «Галерея памяти» (надземная).

Подземная часть — это длинный бетонный коридор с экспозицией. Цель экспозиции — показать как легко и незаметно любой человек может стать палачом или частью великого зла. Поэтому в подземную часть ведет длинный плавный спуск. В экспозиции последовательно демонстрируются этапы жизни обычных людей, которые в итоге приводят к участию в грандиозном преступлении. Сначала мы видим обычные кадры нормальной семейной жизни, обычные красивые дома с цветниками и т.п. Затем различные документы фиксируют, как человек шаг за шагом движется к финалу, не понимая того, где находится точка невозврата. В конце экспозиции мы видим уже готовых палачей и результат их деятельности. В процессе просмотра экспозиции посетитель проходит ряд простых тестов, составленных профессиональными психологами, которые не содержат прямых намеков на их суть и в результате показывают людям, насколько легко ими манипулировать и как легко их сбить с пути. Также он знакомится с известными упомянутыми выше экспериментами Милгрема, Аша. Стенфордским тюремным экспериментом.

После этого посетитель попадает в большое помещение, цель которого — показать, к чему приводит неправильный выбор, и дать представление о масштабе трагедии, произошедшей в этом лагере смерти. Это пустое помещение, в центре которого стоит стеклянный куб 6x6x6 м, полностью заполненный мобильными телефонами. Такой куб вмещает примерно 1,5 млн телефонов, что наглядно демонстрирует эту цифру. Современные телефоны выбраны для того, чтобы заставить человека почувствовать, что подобное может произойти и сейчас с любым из нас, что зло не является «пережитком прошлого». Стены этого помещения полностью покрыты зеркальным стеклом, благодаря чему отражения куба формируют бесконечное поле таких кубов, символизируя масштабы подобных преступлений в нашем мире.

Дальше посетитель поднимается по пандусу вокруг куба, расположенному за зеркальной стеной, и в процессе видит куб через зеркальное стекло. Нигде в подземной части нет естественного освещения с улицы, но, поднимаясь по пандусу, посетитель постепенно выходит на поверхность, в стеклянную галерею. Он оказывается напротив дальних бараков и может, наконец, осознать, что всё, о чем ему рассказали под землей — это страшная реальность. Следуя по галерее, он идет мимо бесконечных бараков, в которых содержались сотни тысяч реальных людей. Это галерея памяти жертв.

Здесь прямо на стекле расположены списки и фотографии тех, о ком сохранились записи, а также нарисованы бесконечные силуэты, символизирующие всех жертв. Такие силуэты, даже имея высоту всего 3 см., создадут линию длиной 22,5 км или заполнят всю плоскость стены галереи высотой 3 м и длиной 300 м. Пока посетитель идет по галерее, к нему приходит окончательное осознание произошедшего.

Обе части комплекса намеренно выполнены очень протяженными. Это, во-первых, концентрирует внимание на последовательных частях экспозиции, так как весь мемориал — это путь, по которому должен пройти человек, чтобы получить прививку против зла. Во-вторых, это соответствует всей структуре лагеря, который был, по сути, конвейером для непрерывного уничтожения людей.

Пройдя всю галерею, посетитель выходит к главным воротам лагеря, откуда он может продолжить осмотр уже непосредственно на территории.

Черный зал

Отдельно надо сказать о части, посвященной зверствам палачей. Большинство музеев стараются как можно нагляднее продемонстрировать весь ужас событий с помощью страшных кадров кино и фотохроники, запечатлевших жертв лагерей смерти. Это в корне неправильно, потому что возникающее отвращение не позволит увидеть в разлагающихся трупах таких же людей, как мы, и человек постарается избежать этого зрелища и абстрагироваться от ситуации. Но ведь наша цель не демонстрация того, во что превращаются люди после чудовищной смерти, а дать понять, что каждый попавший в лагерь человек — это такой же живой человек, такая же личность, как и тот, кто посетил мемориал. Страшно не то, как выглядят эти фотодокументы, а то, что миллионы живых людей, в первую очередь женщин, детей и стариков, были методично уничтожены на конвейере, специально для этого созданном. Поэтому мы отводим отдельное помещение для подобных фотокинодокументов, которое расположено особняком, за кубом с телефонами. На входе посетителя предупреждают о содержании экспозиции, чтобы он мог сознательно принять решение, стоит ли ее посещать. Такое решение позволит увеличить количество посетителей школьного возраста, которые сейчас не являются частыми посетителями таких комплексов по описанным выше причинам.

М.Крымов

А.Горяинов

М.Крымов. Для меня это — не про политику. Сейчас можно подумать, что наше время особо подталкивает к осмыслению данной темы, но это не так. Оно принципиально не отличается от эпохи пятидесятилетней или столетней давности. Для меня наш проект — это размышление над вопросом об источниках добра и зла в человеке.

— Прежде чем приступить к архитектурному исследованию темы рукотворного Армагеддона вы, вероятно, изучили не только отечественный опыт. За последние десятилетия в Германии и Норвегии, Америке и Израиле появился целый ряд емких высказываний на эту тему. Что созвучно, от чего отталкиваетесь?

М.К. В свое время мне довелось побывать во многих мемориальных комплексах, о каких-то из них даже писать. Однако мы отталкивались не от какого-то особого пластического или визуального решения. В основе проекта — очень четкая идея. Идея диалога памяти о жертвах и демонстрация зародыша палача в каждом посетителе. Пластика же — это лишь способ его предъявления в неких идеальных условиях — выбранный нами участок не является конкурсной площадкой, но лучше всего подходит проекту. Московские проекты так же не являются прямым продолжением чьего-то опыта, отвечая нашим давнишним ощущениям, которые уже привязаны к конкретной истории, городу и стране. И все же если говорить о сохранившихся в памяти мемориальных комплексах, это прежде всего израильский Яд-Вашем с его впечатляющим финалом — выходом к Земле обетованной. Эта ясная мысль, что жизнь продолжается, что наряду с черным всегда есть светлое. Причем эта идея явлена с помощью чисто архитектурных методов. Такой силы воздействия хотелось бы достигнуть в своих проектах.

А.Г. Когда мы начали работать над проектом в Аушвице, у нас было ощущение, что даже лучшие работы на эту тему следуют в русле неких формальных идей. Тогда как мир нуждается в ином видении. Эмоции притупляются — то, что действовало раньше, сегодня уже не действует, становится общим местом. Для нас таким вариантом нового видения стало осмысление того, как обычный человек становится палачом. Какова стандартная реакция зрителя в музее с фотографиями замученных жертв? Я ни при чем / слава Богу, это произошло не со мной / жаль погибших / все ужасы позади. Эти реакции естественны, но нет главного, нет понимания, что это сделали такие же люди, как мы, и что каждый может незаметно стать соучастником. Численность населения земли растет, ценность отдельной человеческой жизни падает, люди перестают реагировать на происходящее, тем более происходившее когда-то давно, где-то там далеко, за горизонтом. Необходимо найти точку воздействия на общество, продемонстрировать человеку, что он в своей жизни постоянно воспроизводит ‘зло, которое, в общем, ничем не отличается от того, что происходило тогда. Разве что масштабом. Заставить людей обнаружить и подавить зло в себе — вот сверхзадача проекта.

М.К. Если довести эту мысль до формулы: тема памяти представлена мемориалами, а ставить надо зеркало.

— В проекте для Аушвица смысловой и пространственный сценарий выводит к донельзя лаконичной формуле символически насыщенного минимализма. Тогда как в обоих московских проектах — в одном в большей мере, в другом в меньшей — очевидны фигуративно-реалистические и даже соцартистские (вот только вертухая на вышке не видать) мотивы. Почему так? Разная социальная, точнее — национальная адресность?

М.К. Московские проекты выполнены для другого места, отличающегося камерностью, окружением и пр. Воспроизводить идею, заложенную в первом проекте — нам показалось, не время и не место.
Вышка — это другой эксперимент психологической архитектуры: Обычные памятники являются точечным объектом, и зритель, как правило, не вступает с ними во взаимодействие. Ставя вышку в этом людном месте, мы хотели напугать зрителя — оказываясь в поле ее действия, любой человек чувствует себя как минимум некомфортно, как бы в роли заключенного.

Вышка

На наш взгляд, самый точный, узнаваемый и выразительный символ репрессий — это лагерная вышка. Все люди вокруг нее — это либо узники, либо надзиратели. Вышка, поставленная в городе, размывает границы мемориала, распространяя символическое и психологическое влияние на все вокруг. Вышка представляет собой стилизованную скульптуру высотой 15 м, покрашенную в черный цвет. Это позволит сделать ее доминантой в прилегающем пространстве. Скульптура выдвинута к Садовому кольцу, что позволяет визуально отделить ее от фасада здания в торце площади. Между вышкой и зданием формируется мемориальная площадь. Площадь представляет собой большую воронку-призму, заполненную выступающими камнями памяти. Каждый камень символизирует 10 тысяч жертв репрессий. Человек, ступающий на площадь, оказывается в непривычном, искаженном пространстве, где трудно сохранить равновесие и где сила тяжести затягивает его в центр этой воронки. Воронка окружена рядами елей с трех сторон. Большая часть елей — сохраняемые существующие, есть и новые, что позволит отгородить площадь от влияния бизнес-центра.

В темное время суток площадь за скульптурой освещается прожекторами с вышки.

М.Крымов

А.Горяинов

А.Г. Поначалу мы думали, как применить идею Освенцима, масштабировав ее к местным реалиям. Но поняли: в первом случае тема поднимается до всечеловеческого звучания, во втором же носит локальный характер — про то, как мы сами себя уничтожали. Вышка напоминает людям, что ничего не закончилось — те же персонажи перешли из прошлого в настоящее. Как и 8 случае с Аушвицем, это не только мемориал памяти жертв из прошлого, но и напоминание о том зле, которое все еще рядом, в каждом из нас.

М.К. В этих двух случаях разнится историческая подоснова. В случае с холокостом четко определено, где зло и добро, жертвы и палачи. Наша же история не отрефлексирована, злодеи прилюдно не названы и не наказаны. И вообще многие зрители окажутся по другую сторону баррикад.

А.Г. Два московских проекта — это скорее провокация, нежели исчерпывающее высказывание. Эстетически выдержанный, современный монумент памяти жертв — это идеально для гуманистической Европы, где все относительно спокойно, права человека — не пустой звук, законы работают, где, быть может, единственная проблема — не допустить Третьей мировой.

Там можно тихо и умиротворенно скорбеть о когда-то случившейся черной полосе истории. У нас это будет смотреться странно ~ как будто все правильные выводы сделаны, все правильные действия предприняты, и можно спокойно предаваться печали.

М.К. Все происходит сегодня.

— В продолжение предыдущего вопроса — в Аушвице концепция зиждется на социально-философском анатомировании темы формирования фигуры палача, в роли которого может оказаться (а кто-то типа задержанной на границе студентки философского факультета МГУ так идет к этому целеустремленно) любой из ныне живущих. Однако, как вы справедливо заметили, это мемориальный комплекс — просто драматургическое пространство позволяет. В Москве же площадка камерная — речь идет скорее о знаке: максимум объекте, скульптуре с, так сказать, благоустройством? В обоих случаях сопутствующая яма вряд ли может претендовать на освенцимовскую глубину?

М.К. В московских проектах эта яма имеет разный смысл. В варианте с вышкой — это пространство физического дискомфорта, неуверенности, неустойчивости. Это воронка, которая затягивает своих жертв. В версии с головой это просто тень, подчеркивающая скульптурность монумента.
Вообще-то, как правило, мы не делаем два проектных варианта. Потому что правильный, на самом деле, всегда один. Наличие двух версий обычно показывает неуверенность в ответе. Но здесь принципиально иная ситуация. «Вышка» — это способ вовлечения зрителя в соучастие в исторической драме. «Голова» же — это результат сотрудничества со скульптором И. Шелковским, родившимся и проведшим первые годы жизни в застенках. Несколько лет назад в своем проекте мемориала жертвам политических репрессий он предложил в открытом поле поставить несколько сваренных из металла гигантских голов, как будто закопанных по плечи в землю исполинов. Применительно к данному месту идея развилась, объединив в себе образы головы гиганта, разрушенной человеческой жизни и расстрельной стены. История оказывается пропущенной сквозь личный опыт художника. В этом варианте мы взяли на себя роль «аранжировщиков».

А.Г. Все три проекта иллюстрируют принятый нами подход к  такого рода задачам, в основе которого желание сделать зрителя соучастником того, что казалось ему просто страшной историей из далекого прошлого. В Освенциме он проходит — неожиданно для себя — путь палача. В проекте с вышкой для Москвы внезапно сам оказывается жертвой, обитателем лагеря. Задачи разные — соответственно разнится и результат.

— Есть цивилизации, которым внутренне присуща эстетизация смерти. Известно, что первое, что видел путешественник при въезде в средневековый европейский город — это виселица. Нацисты отправляли несчастных узников концлагерей в печи под музыку Вагнера и Бетховена. Кстати, это та самая цивилизация, тщащаяся сегодня выставиться — якобы вся в белом. Быть может, палач в каждом из нас — это неистребимо, это Schicksal?

М.К. Танатос и Эрос — неотъемлемые части человеческой психики. Рождение и смерть — это удел каждой особи, человека в том числе. Согласно индейской притче, в каждом человеке сидят два волка — Белый и Черный, а сильнее из них тот, которого больше кормишь. Мы — люди, и можем выбирать, какого из этих волков кормить. Но только с того момента, как мы поймем и признаем, что их два.
Напоминанием об этом экзистенциальном выборе и являются наши проекты. Если же делать вид, что проблемы не существует, то мы лишаемся возможности развивать в человеке человечность.

А.Г. Человека, как и животное, можно убить. Отличие первого от второго в том, что человек осознает загодя, что его могут убить. Животное невозможно напугать угрозой смерти, тем самым принудив к чему-то. В человеческой истории смерть — это последний аргумент, который издревле используется. Эстетизация смерти оказывается востребованной, когда миллионы посылаются на смерть во имя войны или когда людей отправляют в газовые камеры. В первом случае — это герои, во втором — вредители или расово неполноценные.
Нельзя не заметить, что музеи холокоста, демонстрирующие ужасы, работают на руку тем, кто эстетизирует смерть в своих целях. Человек запуган, он осознает, что то же самое однажды может произойти с ним или его родными, и начинает по-настоящему бояться — оказывается, мир не столь прекрасен. Он становится более внушаемым — «если не сделаешь то, что я скажу, то с тобой будет то же самое — ну ты видел в музее». Данный прием широко использовался в истории человечества.
Именно поэтому в том же Освенциме мы убираем прямые свидетельства смерти в специальную черную комнату: посетитель может туда зайти, а может ее и миновать на свой выбор. Страшно не только то, что может произойти с тобой, твоим телом, не менее страшна возможность ступить на путь палача, свыкшись с этим, чтобы жить дальше. Без труда найдя оправдание этому — с помощью известных идеологических приемов. И потом даже полюбив это занятие, обретя в этом счастье. А ведь назад пути нет.
Своим проектом мы пытаемся показать ту грань в себе, которую нельзя переступать.

— В проекте для Аушвица длинный — 800 м — коридор, внизу — подземный, лишенный естественного света, вверху — где сквозь сплошное остекление постоянным напоминанием служат вереницы лагерных бараков —  это жесткий пространственный сценарий. Вы уверены, что посетители родом из общества спектакля способны выдержать подобную экзекуцию?

М.К. У нас нет цели получить письма с выражением радости или благодарностью. Мы просто хотим сломать ставший привычным сценарий. С главной оси — прямого коридора никуда не свернешь, есть только дорога назад, Да, это горькая пилюля. Смогут ли выдержать? Люди выдерживали и более тяжкие испытания — это показано в том числе и в музейной экспозиции.

А.Г. Если человек пройдет эти 800 м и ничего не почувствует, это безнадежно. Тогда ему уже ничего не поможет. Такие тоже есть. Обычно музеи на эту тему по характеру воздействия работают как страшный аттракцион. Своего рода вспышка ужаса. В результате блокируются глубинные пласты психологии человека. Мы же пытаемся до них добраться. Наша задача — заставить человека взглянуть на самого себя. Некоторые вообще всю жизнь живут, и до этого руки не доходят. А ужасы, как известно, вызывают привыкание и рано или поздно перестают работать.

М.К. Вообще ужасы, которые сегодня показывают в кино или в новостях, сложно превзойти.

Голова

Символом жертв репрессий нам видится условный силуэт головы человека, выложенный из кирпича. В голове зияют несколько крупных отверстий. Кирпичная кладка сильно разрушена и символизирует расстрельную стену. Кирпичи в кладке — символ судеб отдельных людей, складывающихся в общую трагедию. Голова отбрасывает на площадь черную тень в виде ямы глубиной 1 м. Существующие ели сохраняются и символизируют тех, кто служил преступной системе. Голова оказывается между двух плотных сине-зеленых рядов, что создает драматический образ безысходности.

Позади площади расположен массивный объем здания банка, который становится фоном для монумента. Это значит, что сам монумент и площадь вокруг него не должны восприниматься как благоустройство перед зданием бизнес-центра. Поэтому монумент мы ставим ближе к садовому кольцу, максимально отодвинув от здания. Масштаб монумента мы делаем таким, чтобы он доминировал на площади и не был подавлен зданием.

М.Крымов

А.Горяинов

— XX век, который начался с изобретения англосаксами концлагерей, куда сгоняли буров — это нескончаемая лента больших и малых геноцидов. В монументах запечатлены ужасы планового истребления себе подобных: славян, евреев, армян, вьетнамцев, сербов… Сколько еще осталось не осмыслено — не только пластически: от Талергофа и Терезина до Кампучии, Руанды, Косова… XXI век, похоже, готовит очередной обстоятельный исторический материал. Уже есть монументы, где отнюдь не метафорически обозначены цели — снизить численность человечества до 500 млн. Вы верите, что средствами искусства можно предначертанное, «на роду написанное» — сошлюсь на четырех всадников из «Откровения Иоанна Богослова» — предотвратить?

М. К. Мы не можем знать, что нам предначертано. Человеку даны воля, душа и ум. Средствами искусства можно работать над собой. Когда настанет мое время, я буду отвечать за свою жизнь и за свои поступки. Спасать весь мир — слишком сложное и непредсказуемое занятие. Как люди, у которых есть ум и сердце, мы хотим говорить с людьми, у которых есть ум и сердце. Самая большая радость в жизни — быть услышанными и понятыми.

А.Г. Не надо забывать, что человечество — это, в действительности, часть животного мира. Оно живет по физическим законам. Этого не миновать до тех пор, пока в сознании людей не отпечатаются законы, которые регулировали бы деятельность всего социума. Есть те, кто нуждается в других ощущениях, в ином отношении к происходящему. Мы хотим дать им шанс. Наши проекты — это своего рода чистилище, социальные конденсаторы. Куда заходят разные люди и откуда выходят два типа людей: те, на кого прививка подействовала, и все остальные.

М.К. Не так давно проводился эксперимент на мышках. Конфигурация клетки делала их немножко разными — по реакциям и развитости. То есть окружение влияло на их формирование. Как писал Карл Маркс, «бытие определяет сознание».

А.Г. В то же время остается главная проблема — даже в красивом, обустроенном, чуть ли не идеальном мире гнездится абсолютное зло — внутри самих людей.

М.К. Очевидно, архитектура — это вовсе не единственное средство. Мышки даже в очень сложной клетке не вырастают в кошек. Простого рецепта, как сделать нового человека — нет. Но и не стоит задача его конструирования. Мы хотим дать повод людям подумать о себе и узнать себя немного лучше.

А.Г. Не станут же все люди на земле, скажем, художниками, хотя это было бы здорово. На такие глобальные цели никто не замахивается. Но помочь хотя бы кому-то в этом мире стать человеком — это достижимо.

М.К. Изменить мир одномоментно, одним мановением руки — об этом речь не идет. Наши проекты, мы надеемся, кормят правильного волка — и в первую очередь в нас самих.

Article about our project of retail and office gallery «Seasons» was published on architectural website ArchPlatforma. You can find an article here: www.archplatforma.ru

The interview with Arch group leaders, Mikhail Krymov and Alexey Goryainov, was published in the new issue of The Architecture Bulletin magazine.

Anti-crisis proposal from the Moscow architects Alexey Goryainov and Mikhail Krymov (Arch Group) — a project for a transformable interior for small and very small apartments.

Budget-friendly, engaging, individual. The idea of rational use of micro-space has occupied the creative imagination of Alexey Goryainov and Mikhail Krymov for more than a year now—it was they who created Russia’s first capsule-hotel project, Sleepbox Hotel Tverskaya, where in 4 m² modules everything a person needs for full rest was accommodated. The floor areas the architects are now considering— from […] to 35 m² —are quite standard for a hotel room, but here we are talking about permanent housing. How to furnish such an apartment so that everything necessary fits, there is no sense of crampedness, and at the same time you don’t have to spend disproportionate sums on custom-made furniture? All these questions are answered by Arch Group’s concept, based on a system of modularity. The architects propose cladding all the walls with special panels with grooves for fastening hanging furniture, and choosing the furniture itself, as well as appliances and lighting, from a standard set that includes modules easily combined with one another. Among the standard “pieces” are not only the familiar sofa bed, but also a mezzanine bed and even a table-bed. The table can also be combined with a screen for a heating radiator, the wardrobe—with an ironing board, and the sink—with a washing machine. The chairs here are, of course, folding, the benches drop-down, and the overhead lighting is proposed to be placed behind a stretch ceiling, which turns into an impressive luminous screen.

In case future residents are short on creative abilities or, say, have as little time as square meters, the authors of the concept have developed several ready-made solutions—not only for the layout of modules but also for the color scheme, from cheerful contrasting combinations (for young people) to a restrained “masculine” palette or an eco “natural” one. However, even having chosen one of the standard options, the apartment owner is unlikely to deny themselves the pleasure of sliding cabinets along the guides or adding a couple of pieces to the set—a shelf, for example, a plant container, or a little house for a cat (such modules are also provided by the program). Because with the Arch Group set, even a very grown-up person will involuntarily turn into a child who has at their disposal a varied, colorful, and, most importantly, very large construction set!

Squabble over Branly

Paris authorities resist the building of an ambitious “spiritual center” by the Moscow Patriarchy at the center of Paris. Its extravagant design will destroy the architectural ensemble of the French capital.

“Novaya Gazeta” has covered on several occasions the arguments and passions brewing over the building of the Moscow Patriarchy new center abroad in the center of Paris, which will include the temple, belfry, administrative and study buildings. On February 3 last year, the Russian Federation, using some diplomatic and financial maneuvering, has won the tender to develop a plot of land on Quai Branly. About the same time the Administration of the President of the Russian Federation took upon itself main construction responsibilities, although the center will be used by the Moscow Patriarchy and not by the government. The plot sits in the very heart of Paris on the territory designated by UNESCO as part of the World Cultural Heritage. This is why the difficulties began to happen.

The ambitions of the concept have determined the ambition of its implementation. A joint project by the Russian Arch Group (Michael Krymov and Aleksei Goriainov) and French SADE Sarl (Manuel Nunez Yanowsky, born in Odessa) won the competition. Bouygues, a French company, became general contractor while the Administration of the President of Russia became client, although the Administration kept emphasizing that it would not reject individual charitable contributions for such a “sacred deed” (so far there is no information about such contributions). The construction was scheduled to begin in January this year, but it did not happen.

Project’s difficulties began immediately after the victory at the competition: for starters, Manuel Nunez Yanowsky found the way to remove his Russian colleagues from the lucrative project. The paradox is that, as it happens, they invited the French architect to participate in the competition since a European license was required. During the year after that, the French architect secretly was making amendments to the winning concept. And now, once the documents have been submitted, the Office of the Mayor of Paris refused to allow the scheduled beginning of the construction.  Mayor Bertrand Delanoe declared that the proposed project is “window dressing,” for which, unfortunately, the new Russians are famous in the West. And Daniel Struve, a member of a famous family, on behalf of the Russian emigres said that he was ashamed by his post-Soviet compatriots’ attitude. (In the name of fairness we should note that member of the jury Prince Golitsyn voted in favor of the original project). But the Administration of the President will not back up. Its spokesperson Victor Khrekov indicated that “the decision is made by the Office of the Prefect of Paris, which does not answer to the Mayor’s office. The plot of land is ours; we have got to build something on it. The ball is on the Office of the Prefect’s side.”

DIRECT QUOTES

“Novaya Gazeta” asked architects Mikhail KRYMOV and Aleksei GORIAINOV to comment on the situation.

We believe that the project currently developed by architect Nunez Yanowsky does not correspond to the main ideas of our concept and that its main qualities have been lost. We agree with MayorDelanoe that the building should not be built as it is now presented.

Unfortunately, we have been removed from the project development. Manuel Nunez Yanowsky, whom we invited to participate in the competition, breached our agreement and, once our joint concept won the competition, decided to develop the project on his own.

But the project was inherently quite complicated and required a lot of work in order to make it fully fit the place, function and the moment in time. And, of course, such additional work could bear fruits only with its authors’ participation. As a result, the complex architecture has been simplified, proportions have been broken, main ideas have not been expressed. Now this is a completely different project, which only nominally relates to the winning concept.

We believe that the project’s significance is enormous, considering its unique location and cultural mission. It is important that the Russian side be respectful of French culture. Thus, at all stages the approach must be very serious and adequate. Good modern architecture, an expression not much favored by the Russian bureaucrats, must become an operative sentence.  We wish that the Russian cultural center building is accepted by the international public opinion. Perhaps, it is worth to reformulate the task and organize a new competition, widely publicizing it among Russian architects. Russia must change its image as a country where only power and money rule and this project is a good occasion for such changes. However, so far everything develops according to the usual scenario.

Author: Alexander Soldatov

Brilliant Start

A Russian cultural-Orthodox center will be in Paris. The project is being designed by a team whose leadership includes Mikhail Krymov, architect and editor-in-chief of “I+D. 100% OFFICE.”

I met Mikhail Krymov two years ago. Back then no one could have imagined that he, together with a team of like-minded colleagues, would win an international competition for an unprecedented project for Russia—the Cultural and Spiritual Center on the Quai Branly, not far from the Eiffel Tower. The project by the Moscow studio Arch Group and the French architect Manuel Núñez-Yanovsky was announced the winner at the end of March 2011. Construction will begin in January 2012, so that the facility can be delivered by 2014.

Mikhail: “We learned about the competition at the last moment: a young Paris bureau contacted us a week before the end of the first round. In the end we designed independently and, having won, gladly accepted their congratulations. The competition was open, but entering it was only possible with a Western partner (among the conditions were a French license and insurance). The task was compelling: creating a modern cultural complex in Europe. It seemed difficult, contradictory, and large-scale. We searched, argued around the clock with Alexey until we chose the idea of a covering—a solution that unites the cultural center and the church, the new and the traditional. We showed the first sketches to Manuel, with whom we have mutual friends. Joint intensive work began immediately. Reaching the final became an opportunity to develop the concept; at last there was at least some time for that.”

About the jury’s work says Andrey Bokov, President of the Union of Architects of Russia, Academician of RAACS: “I was one of 15 people (8 representatives of Russia and 7 of France) who joined the jury. It was chaired by Vladimir Igorevich Kozhin, Head of the Administrative Directorate of the President of the Russian Federation (see the jury composition at udprf.ru. —Ed.). The expert evaluation of all projects was entrusted to Nexity, the company responsible for organizing the competition as a whole. The restrictions and conditions were formulated and strictly controlled by the experts. All concepts admitted to the 2nd round received their conclusion on compliance with the requirements of the current Paris urban-development regulations. The competition in form was fair. The very fact of its being held is fundamentally important for Russia (where 94-FZ is still in force). The first stage was open, the second—for the finalists. 400 applications, 104 concepts (about 80 from Europe and only about 20 from Russia). Ten reached the final, with 5 of them Russian and 5 foreign (several world-famous teams, according to reports, did not pass to the 2nd round). Such a distribution, importantly, was not a special decision.

The competition final reflected the real state of the profession. It attests to the competitiveness of Russian architects. The opinion that Russian architecture is in depression is unjust.

A derivative or weak project is unacceptable for France. The experience of implementing fundamentally innovative approaches in Paris is much more serious than in Moscow. After the Russian client, the finished project will be thoroughly reviewed by the French. Located in the heart of the city, next to the contemporary architecture of the Musée du Quai Branly, this center for Russia and the ROC is a kind of intellectual breakthrough.

There is an opinion that the most expensive concept won. That is not true. No one will be able to determine the final amount at this point. Taking the Musée du Quai Branly or another modern Paris building as an analogue seems incorrect. The cost depends on the materials, technological components, which the architects still have to choose, and above all on the goal set by the client. Two options are possible here. In the first, construction is carried out on the basis of a strict budget. In the second, the result is important, and the cost is less significant.

This project is a landmark for the Russian Orthodox Church and for Russia as a whole. Today’s church construction carried out by the Church is marked by an extremely conservative character. At the turn of the 19th–20th centuries, by contrast, it was conducted energetically; outstanding, professionally gifted authors worked for the Church—Shekhtel, Shchusev, Pokrovsky—each actively developing his own language, his own system of images. The Russian center in Paris today is the first example for the Orthodox Church of emerging from an isolated state. We will be able to see a modern church, yet one that has remained faithful to tradition.”

Mikhail: “The church will be immersed in a luxurious garden. We combined the other functions in a corner building and completely covered the site with a thin covering. This is the main formula. If one delves into the details, we came up with a through pedestrian alley leading directly from the embankment, glowing media-facades, and domes… The green-building theme, so clear to Europeans, is the basis of the project. With the help of the French engineers IOSIS Bâtiments we introduced innovative eco-solutions: a self-washing roof with built-in photovoltaic panels and subsequent use of water in heating, irrigation, and so on… The professional task now is to realize the idea in a built object, despite all the complexities of real life. That is what we will focus on.”

High-tech + imperial sweep

What the Russian Cultural and Spiritual Center in the French capital will be like and what budget money has to do with it.

This story is just over a year old. In December 2009, at a meeting in Copenhagen, Presidents Medvedev and Sarkozy informally agreed to transfer to Russia a 4,245 sq. m plot in the center of Paris on the Quai Branly, not far from the Eiffel Tower. In February 2010, an official tender was held, where Russia confidently defeated Saudi Arabia and Canada. After that, a competition was announced for the best design of the Russian Cultural and Spiritual Center in Paris, whose dominant element was to be a church of the Russian Orthodox Church (Moscow Patriarchate). The competition jury, like the entire project, was personally chaired by the head of the Presidential Administrative Directorate, Vladimir Kozhin.

The winner was the project by the French architect Manuel Yanovsky and the Moscow studio Arch Group. After a series of approval procedures, construction is planned to begin in January 2012 so that the Paris facility can be delivered by 2014.

In fact, the arguments revolve around two main issues related to this center—the avant-garde style and the misuse of budget funds. Voices from church circles say that avant-gardism is a purely secular style that deliberately challenges all kinds of traditions, including religious ones. In this case we are dealing with a special kind of avant-gardism. In the shadow of the Eiffel Tower, the Parisian sky will be pierced by typically Russian golden onion domes, from the bases of which a huge glass covering will begin, closing off from the sky a large piece of the city. Under the covering, which will cool the air in summer and warm it in winter, there will be a little garden in the style of Claude Monet with Russian birches and a picturesque little pond.

Here it is time to move from the aesthetic issue to the social-legal one. The garden, which in the project is called “Trinity,” will cost the Russian budget 5 million euros, and the glass covering over it another 7. The entire complex was estimated by Russia’s ambassador to France, Alexander Orlov, at 30 million. It seems that this is a somewhat understated figure—after all, the project includes such “exclusives” as importing from Russia a special white stone with which the church walls will be laid, and various facing materials from Ural semiprecious stones. That this money will be budgetary is confirmed by Mr. Kozhin, who, however, stipulates that the organizers of the construction will gladly accept private donations as well. It is clear that there will be no lack of those wishing to make such donations to such a symbolic project, but the Administrative Directorate will meticulously select only the most worthy.

Although the facility is officially called the Russian Cultural and Spiritual Center, immediately upon completion of construction it will be transferred for indefinite and gratuitous use to the Moscow Patriarchate. The Paris Theological Seminary will be located here, and various exhibitions and conferences will be held. To the perplexity of the French—saying that church and state are separate—Ambassador Orlov answers: “Religion in Russia plays a much greater role in the spiritual life of people than religion in France.” Of course, atheist France is far from Orthodox Russia, where pure spirituality has always grown and developed, especially now.

DIRECT SPEECH

Moscow architects Mikhail Krymov and Alexey Goryainov, who won the competition to build the cultural and spiritual center, answered questions from Novaya Gazeta.

— How did you get into this competition?

Mikhail: The competition was open, but, as I understand it, architects in France were better informed than in Russia (in Paris they even printed an invitation to participate in the newspapers). This is probably due to the fact that among the conditions was the requirement to have a French license and insurance. So it was only possible to enter the competition together with a Western partner. When we read the technical brief, we were very interested in the task set: creating a modern cultural complex in Europe. And not just in Paris, but in the context of world architecture, next to Jean Nouvel’s recently built Musée du Quai Branly, one of the most attractive to visit, and the Eiffel Tower, a symbol of France. The task seemed difficult; Alexey and I argued around the clock until we found the idea of a covering: a solution uniting the cultural center and the church—the new and the traditional.

We showed the first sketches to Manuel, with whom we have mutual friends. Joint intensive work began immediately. For the first round we submitted a project done in just one week. It reflected the idea of a dynamic covering hovering over the church with a garden. And—we found ourselves among the top ten. Reaching the final became an opportunity to think through and supplement our concept more seriously and carefully.

— Canonical architecture with a techno-cover of glass opposite the Pont Alexandre III is a serious urban-planning risk. A place densely populated with masterpieces—and suddenly a strictly national-in-image Russian compound. Won’t this provoke irritation among the French?

Alexey: We need to clearly separate two questions: the urban-planning one and the question of perception. So as not to harm the city, its silhouette, two height marks are clearly maintained in the project: the maximum height of the domes (according to Paris regulations) and the height of the facade on the embankment, which follows exactly the building line. At the same time, the site itself has important urban-planning significance—it is one of the corners forming the Place de la Résistance, onto which the Pont de l’Alma opens. This plot is part of the most important pedestrian route and the rich architectural environment of the Quai Branly. A landmark object is needed here, not yet another modern structure—an object that corresponds to the place. An important part of our project is the garden. From an urban-planning point of view, this is a logical solution. Not far away is the picturesque park of the Musée du Quai Branly, screened by glass from the river side. The calm edge of the new glass covering forms and complements the silhouette of development along the embankment. A glass wall with a garden does not argue with classical architecture but only emphasizes it.

Now about people’s reaction to the project. Orthodox church architecture does not have as modern a history as Catholic or Protestant, therefore the requirements for an Orthodox church are more conservative, and this was part of the competition brief. Many are concerned precisely about the appearance of a church with golden domes in the heart of Paris, and architectural issues fade into the background and are not seriously discussed. Understanding the inevitability of this situation, we set ourselves the goal first and foremost to make a large, integral modern volume and integrate the church into it. In this way to solve the competition’s contradictory task.

— Does the project need discussion by French society and approval by the French authorities?

M.: All the finalist projects underwent a preliminary expert review by experts invited by the competition organizers, and this information was presented to the jury before the vote. Publications in the French press are quite benevolent.

— Did you know, when working on the project, that political passions were boiling around it?

M.: Russia will have a cultural-Orthodox center in the very center of Europe. The Church chose a progressive project and approved it. That’s excellent! The task of the architect, as I understand it, is, despite all the complexities of real life, to come up with an interesting, vital idea and realize it in a built object. So the task is absolutely clear: to make good architecture that one can be proud of. That is what we will focus on.

— Did the joy of victory turn into a feeling of fear in the face of the grandeur of the task, given that this is, essentially, the first experience of such construction?

M.: We are indeed very happy about the victory, all the more so because it is completely unexpected for us. Of course, I am anxious, but this is not fear; it is anticipation. There is still much we want to improve, verify, refine. And we want to get down to it as soon as possible.

MISSION POSSIBLE

HOW TO TURN A TECHNOLOGICAL FACILITY INTO A WORK OF DESIGN ART.
ELENA GRABAR.

Timur Bashkaev’s Architectural Bureau has been designing dispatch centers for energy, telecommunications, and transport companies for 10 years now. Such projects require especially meticulous development of details and thorough knowledge of the technological features of the facility. After all, how convenient and functional the dispatcher’s workplace is determines his or her reaction in an emergency moment, when in fractions of a second it is necessary to prevent an accident situation.

The studio has designed dispatch centers in Pyatigorsk, Samara, St. Petersburg, and Moscow. Each time, the project takes into account all requirements for the optimal work of dispatchers. Since people work around the clock, every detail is important: the angle of incidence of light and its intensity, ergonomics, climatic conditions, temperature fluctuations, seating and viewing angle, work and rest schedule. In each new project, the architects try to apply innovative high-tech solutions that improve working conditions. Over 10 years one can trace the evolution in the design and equipment of dispatch centers. Design solutions make dispatch centers a truly prestigious and comfortable environment for such important and responsible work.

In 2005 in St. Petersburg, a unique video wall (onto which the entire electrical diagram is projected) of 21 video cubes, measuring 12 × 3 m, was designed. The video wall was placed on two supports, and a likeness of a gigantic television set resulted, which for the first time turned technological equipment into an object of design. Suspended sound-absorbing structures were also developed to create a comfortable acoustic environment.

The personnel training center of the company “System Operator of the Unified Energy System,” part of RAO UES in Moscow, is a training center for dispatchers and at the same time a backup dispatch point, which, in the event the main one fails, fully replaces it.

The reconstruction affected both equipment and design. In this strict technological interior, Corian, tempered glass, and metal are used. A special table in the shape of the letter P was designed for this facility, consisting of two parts located at different levels: the glass part—for monitors, the Corian part—the worktable. The training control center is enclosed in a separate glass volume, located on a podium and not reaching the hall ceiling. On the ceiling above the dispatch tables, a striking glowing parallelepiped of matte plastic with fluorescent lamps inside was designed.

And for the dispatchers of Severnaya CHPP-27, unique two-level tables made of Corian were developed and a method of arranging monitors in two rows by height, four in each, was applied. Since no daylight entered the space at all, the architects devised a two-layer partition of perforated composite material—Alucobond—and matte glass, through which daylight penetrates into the dispatch hall. The video cubes were built into this partition. The observation point is enclosed in a volume of bent glass.

In the dispatch hall of the network control center of JSC “MOESK” in Moscow, a huge video wall of 36 cubes and a large two-story hall allowed the architects to design the ideal dispatch center, in their view, in which the observation point and crisis center are enclosed in a glass capsule suspended on cables under the ceiling. Thus, the observers are provided with a maximum view of the dispatch hall. The center of the hall is occupied by an ultramodern two-level podium with dispatchers’ worktables, creating the most comfortable conditions for viewing the huge video wall. Behind the podium are rooms of the dispatchers’ rest area.

ОFFICE FOR A DISPATCHER.

A NONTRIVIAL PUBLIC INTERIOR TOOK FIRST PLACE

At the end of March, the awards ceremony for the winners of the XI “Under the Roof of Home” festival took place. In the category “Best Public Interior,” the implemented reconstruction project of the MOESK Network Control Center (“Architectural Bureau of T. Bashkaev” and Arch Group) won. The main room with an impressive volume is the dispatch hall. On an area of 320 sq. m, a two-level Corian podium with workstations for six dispatchers and a huge video projection wall were created. It consists of 36 Vagso video cubes and displays information on the state of power facilities. The rest of the space is designed in a restrained manner. This solution, along with the dark self-leveling floor, emphasized the dynamic shape of the snow-white podium.

1.Arch. Timur Bashkaev, “Architectural Bureau of Timur Bashkaev.”

2,3. Arch. Alexey Goryainov and Mikhail Krymov. Arch Group.

4,5,6. Dispatch hall of OJSC “MOESK.”

Wall finish: perforated BILDEX. The space is lit with fluorescent fixtures (behind a translucent stretch ceiling). Powerful spotlights are directed at the workstations.